Глава 5. Шторм, и что из этого получилось.

Спустя три недели "Рассветный Путник" вышел из гавани Нэрроухэвена. На прощанье были сказаны очень торжественные слова, большая толпа собралась посмотреть на их отплытие. Были и крики "ура", и слезы, когда Кэспиэн обратился в последний раз с речью к жителям Одиноких Островов и обнял на прощанье Герцога и его семью. Когда корабль со все еще лениво висящим пурпурным парусом отошел от берега, и звук труб Кэспиэна стал слышен слабее^ все замолчали. Затем поднялся ветер. Парус надулся, буксир был отвязан и отправлен назад, первая настоящая волна разбилась о нос "Рассветного Путника", и корабль снова ожил. Матросы, свободные от вахты, спустились вниз, Дриниэн взял на себя первую вахту на корме и повернул корабль на восток, огибая с юга Авру.

Следующие несколько дней были просто чудесны. Каждое утро, просыпаясь, Люси видела, как отблески залитой солнцем воды танцуют на потолке каюты, и ей казалось, что она самая счастливая девочка в мире. Одеваясь, Люси разглядывала симпатичные новые вещи, которые ей подарили на Одиноких Островах: высокие сапоги, ботинки со шнуровкой, плащи, куртки и шарфы. Затем она обычно выходила на палубу и смотрела на море, которое каждое утро становилось все ярче и синее, и вдыхала воздух, теплеющий с каждым днем. А завтрак поглощался с таким аппетитом, какой бывает только на море.

Она проводила довольно много времени, сидя на маленькой скамеечке и играя в шахматы с Рипичипом. Забавно было наблюдать, как он обеими лапками поднимает фигуры, слишком большие для него, и встает на цыпочки, если надо сделать ход ближе к центру доски. Он был хорошим игроком, и когда помнил, что делает, то обычно выигрывал. Но почти все время выигрывала Люси, потому что Мышь делала различные глупости: например, посылала офицера на защиту королевы и туры. Это случалось часто, так как он иногда забывал, что это игра в шахматы, и думал о настоящей битве, заставляя офицера делать то, что он сам, несомненно, сделал бы на его месте. Голова его была полна несбыточных надежд, безнадежных и доблестных атак и сопротивлений до последней капли крови.

Но это приятное времяпровождение продлилось недолго. Настал вечер, когда Люси, лениво наблюдая за длинной бороздой, которую они оставляли в кильватере за кормой, заметила, как на западе с поразительной скоростью возникает громадная стена облаков. Затем в ней образовался разрыв, в который проник желтый закат. Казалось, что все волны позади них принимают необычную форму, море стало похожим на грязное полотно. Похолодало. Корабль, казалось, двигался беспокойно, как будто чувствуя позади опасность. Парус то висел без движения плоским мешком, то резко надувался. Пока Люси смотрела на все это и удивлялась мрачным нотам, появившимся даже в шуме ветра, Дриниэн закричал: "Все на палубу! " И началась всеобщая суматоха. Закрывались люки, погас огонь в камбузе, матросы взбирались на реи, чтобы подтянуть рифы на парусе. Прежде, чем закончились приготовления, шторм налетел на них, Люси показалось, что в море прямо перед носом их корабля разверзлась бездна, и они ринулись в нее. Огромный серый водяной вал, выше мачты, вздыбился навстречу им. Казалось, что это неминуемая гибель, однако они взлетели на гребень волны. Затем корабль как будто повернулся вокруг своей оси. На палубу обрушился настоящий водопад, полуют и бак оказались двумя островами, между которыми свирепствовало море. Наверху матросы ползали вдоль рей, отчаянно пытаясь поймать парус. Порвавшийся канат выпирал на ветру вбок, прямо и неподвижно как кочерга.

- Идите вниз, мэм! - завопил Дриниэн. И Люси, зная, что сухопутные крысы только мешают команде, подчинилась. Это было непросто сделать. "Рассветный Путник" сильно накренился вправо, палуба стала похожа на скат крыши дома, Люси пришлось доползти по кругу до вершины лесенки, держась за перила, переждать, пока наверх взберутся двое матросов, а затем уж кое-как спускаться.

Хорошо еще, что она крепко держалась, так как у последней ступеньки лестницы через палубу с ревом перехлестнула еще одна волна, окатив Люси до плеч. Она и так уже почти насквозь промокла от брызг и дождя, но этот душ оказался холоднее. Она кинулась к своей каюте и вбежала туда, захлопнув за собой дверь. Там Люси могла хотя бы не видеть, как корабль стремглав несется во тьму. Но страшное смешение скрипов, стонов, стуков, лязга, рева и грохота, доносившегося сверху, здесь, внизу, пугало еще больше, чем на полуюте.

Шторм продолжался и на следующий день, и через день. Он длился так долго, что никто уже не мог вспомнить, когда он начался, казалось, он был всегда. У руля постоянно находилось трое, и всем хватало дела, чтобы поддерживать хотя бы некое подобие курса. У насоса тоже постоянно должен был кто-нибудь находиться. Никто не мог отдохнуть, ничего нельзя было ни сварить, ни просушить, один матрос свалился за борт и погиб, и ни разу за все эти дни они не видели солнца.

Когда все кончилось, Юстас сделал следующую запись в дневнике:

"3-е сентября. За целую вечность первый день, когда я в состоянии писать. Ураган гнал нас тридцать дней и ночей. Я это знаю точно, потому что я считал, хотя все остальные говорят, что только двенадцать. Очень приятно очутиться в опасном путешествии вместе с людьми, которые даже правильно считать не умеют! Все это время я чувствовал себя совершенно отвратительно: час за часом нас кидало на огромных волнах, я постоянно был промокшим до нитки, и они даже не пытались нас кормить. Можно и не говорить, что здесь нет ни телеграфа, ни ракет, следовательно никакой возможности подать кому-нибудь сигнал с просьбой о помощи. Все это доказывает справедливость того, что я им твердил: ведь это просто сумасшествие - пускаться в путь на такой гнилой лодчонке. Даже еслибы я был здесь в обществе приличных людей, это все равно былобы достаточно неприятно, не говоря об этих сущих дьяволах в человечьем облике. Кэспиэн и Эдмунд ужасно грубо обращаются со мной. В ту ночь, когда мы потеряли мачту, теперь остался только обрубок, несмотря на то, что я чувствовал себя скверно, они заставили меня вылезти на палубу и вкалывать, как раба. Люси подлила масла в огонь, заявив, что Рипичип очень хотел пойти поработать, только он слишком мал. Удивляюсь, неужели она не видит, что эта маленькая скотина делает все только из хвастовства. Даже в ее возрасте должно хватать здравого смысла, чтобы понять это. Сегодня эта проклятая лодка наконец-то обрела устойчивость, вышло солнце, и мы все долго и нудно обсуждали, что будем делать. Запасов еды, в основном отвратительной, у нас хватит на шестнадцать дней. (Птицу всю смыло за борт. Даже если бы не смыло, все равно она перестала нестись от шторма.) Настоящая беда с водой. В двух бочках в суматохе, похоже, пробили дырки, и они пусты (снова Нарнианская сноровка). С уменьшением порций - каждому по полпинты в день, нам хватит воды на двенадцать дней. Есть еще большие запасы вина и рома, но даже эти кретины понимают, что от этого еще больше пить захочется.

Конечно, будь это возможно, самым разумным было бы тут же повернуть на запад и плыть к Одиноким Островам. Но чтобы добраться сюда, нам потребовалось восемнадцать дней, причем мы неслись, как сумасшедшие, шторм подгонял нас. Даже, если бы дул восточный ветер, нам потребовалось бы больше дней на возвращение. А сейчас нет никаких признаков восточного ветра, нет вообще никакого ветра. Если же грести назад, то это займет слишком много времени, и Кэспиэн говорит, для того, чтобы грести, матросам нужно больше, чем полпинты воды в день. Я совершенно уверен, что это не так. Я пытался объяснить, что на самом деле пот охлаждает людей, так что, если бы они гребли, им потребовалось бы меньше воды. Он не обратил никакого внимания на мои слова, как всегда делает, когда не знает, что ответить. Все остальные за то, чтобы продолжать плавание в надежде найти землю. Я счел своим долгом указать им, что мы не знаем, есть ли впереди земля, и попытался заставить их понять, как опасно принимать желаемое за действительное. Вместо того, чтобы выработать лучший план, они имели наглость спросить меня, что я им могу предложить. Тогда я холодно и спокойно объяснил им, что меня похитили и увезли в это идиотское путешествие без моего согласия, и вряд ли это мое дело вытаскивать их из этой неприятности.

4-е сентября. Море спокойно. На обед дали маленькие порции, а мне меньше всех. Кэспиэн себе очень ловко подкладывает, и думает, что я не вижу! Люси почему-то предложила отдать мне часть своей порции, но этот вечно во все вмешивающийся тупица Эдмунд ей не позволил. Довольно жарко. Весь вечер ужасно хочется пить.

5-е сентября. Море по-прежнему спокойно. Ужасно жарко. Очень плохо чувствовал себя весь день. Уверен, что у меня температура. Конечно же, взять на борт термометр у них ума не хватило.

6-е сентября. Ужасный день. Проснулся ночью, зная, что меня лихорадит, и что я должен выпить воды. Любой доктор сказал бы это. Видит Бог, что никогда не стараюсь получить преимуществ перед другими несправедливым образом, но я и помыслить не мог, что это ограничение выдачи воды будет применяться к больному человеку. Я бы, конечно, разбудил остальных и попросил бы у них воды, да только я подумал, что это слишком эгоистично - будить их. Так что я просто встал, взял свою чашку и на цыпочках вышел из этой Черной Дыры, в которой мы спим, очень стараясь не потревожить Кэспиэна и Эдмунда: ведь они так плохо спали все ночи с того дня, когда началась жара и стали выдаваться малые порции воды. Я всегда считаюсь с другими, независимо от того, как они ко мне относятся. Я спокойно вышел в большую комнату, если это можно назвать комнатой, туда, где скамейки для гребли и багаж. Резервуар с водой находится тут же. Все шло прекрасно, но не успел я набрать и чашки воды, как меня поймали, и кто же, вы думаете? Этот маленький шпион, Рип. Я попытался объяснить ему, что хотел выйти на палубу подышать воздухом, история с водой его совершенно не касалась, а он спросил меня, зачем мне чашка. Он поднял такой шум, что проснулся весь корабль. Они просто возмутительно обошлись со мной. Я спросил, как, думаю, должен был бы сделать каждый, что Рипичип посреди ночи делал возле бочки с водой. Он ответил, что, так как он слишком мал, чтобы делать что-нибудь полезное на палубе, то он каждую ночь стоит в карауле, охраняя воду, чтобы кто-то мог поспать в это время. И опять проявилась их проклятая несправедливость: они все поверили ему. Представляете, ну что тут можно поделать?

Мне пришлось извиниться, иначе эта маленькая опасная скотина опять налетела бы на меня со своей шпагой. А затем Кэспиэн показал нам свою подлинную сущность тирана, громко заявив во всеуслышание, что в дальнейшем всякий, кто будет застигнут за "кражей" воды получит "две дюжины". Я не знал, что это означает, пока Эдмунд не объяснил мне. Это встречается в тех книжках, которые читают Пэвенси.

После этой трусливой угрозы Кэспиэн сменил тон и стал более снисходителен. Сказал, что ему очень жаль меня, и что всех тоже лихорадит, но что мы должны мужественно переносить это и т. п. и т.д. Отвратительный заносчивый тупица. Сегодня я весь день оставался в постели.

7-е сентября. Сегодня подул небольшой ветер, но по-прежнему с запада. Продвинулись на несколько миль на восток с помощью паруса, установленного на том, что Дриниэн называет аварийной мачтой - это означает бушприт, поставленный вертикально и привязанный, как они говорят, принайтовленный к обломку настоящей мачты. По-прежнему ужасно хочется пить.

8-е сентября. Все еще плывем на восток. Теперь я целыми днями лежу на своей койке и не вижу никого, кроме Люси, пока эти двое дьяволов не приходят спать. Люси немножко дает мне из своей порции воды. Она говорит, что девочки не так сильно хотят пить, как мальчики. Я часто думал, что это не так, но на море это должно бы быть более широко известно.

9-е сентября. Видна земля: очень высокая гора далеко на юго-востоке.

10-е сентября. Гора стала больше и видна более ясно, но она все еще далеко. Сегодня впервые, с бог знает какого времени, появились чайки.

11-е сентября. Поймали какую-то рыбу и ели ее на обед. Около семи часов вечера бросили якорь на глубине трех саженей в заливе этого горного острова. Этот идиот Кэспиэн не пустил нас на берег, потому что становилось темно, и он боялся туземцев и диких зверей. Сегодня вечером дали по дополнительной порции воды."

То, что ожидало их на этом острове, касалось Юстаса более, нежели кого-либо другого, но эти события нельзя пересказать его словами, ибо после 11 сентября он надолго перестал вести свой дневник.

Утром небо было серым и низким, но стояла сильная жара. Путешественники увидели, что находятся в заливе, со всех сторон окруженном утесами и скалами и похожем на норвежский фьорд. Впереди, в глубине бухты, был виден ровный берег, густо поросший деревьями, похожими на кедры, между которыми протекал быстрый поток. За рощей был крутой подъем, заканчивающийся каменным гребнем с острыми выступами, а за ним смутно виднелись темные горы, вершины которых прятались за тусклыми облаками. Утесы по обеим сторонам залива были исполосованы белыми линиями. Все знали, что это водопады, хотя на таком расстоянии не было видно их движения и не было слышно шума. Было тихо, и вода залива казалась гладкой, как зеркало, она отражала каждый камушек на утесах. На картине этот пейзаж, пожалуй, выглядел бы красиво, но в реальной жизни зрелище было удручающим. Эта страна не приветствовала гостей.

Команда корабля отправилась на берег в двух лодках, все пили воду и вдоволь плескались в речке. Затем хорошо поели и отдохнули перед тем, как Кэспиэн послал четверых обратно охранять корабль. После этого началась обычная работа. Предстояло многое сделать. Надо было свезти на берег бочки, заделать, если возможно, дырявые и снова наполнить их водой, надо было свалить дерево, если удастся, сосну, и сделать из нее новую мачту, необходимо было починить паруса. Требовалось послать на охоту несколько человек набить дичи, какая может водиться в этом краю, надо было постирать и починить одежду и исправить на борту корабля бесчисленные мелкие поломки. Теперь в "Рассветном Путнике" - и тем яснее это стало видно, когда они оказались на некотором расстоянии от него было трудно признать гордый корабль, покинувший гавань Нэрроухэвена. Он выглядел поврежденным, потерявшим цвет старым кораблем, который легко принять за обломок кораблекрушения. Его офицеры и команда были не лучше - худые, бледные, в лохмотьях, с красными от недосыпания глазами.

Юстас лежал под деревом и слушал обсуждение всех этих планов. Сердце его упало. Неужели не удастся отдохнуть? Похоже было на то, что первый их день на долгожданной суше будет полон такой же тяжелой работой, как и в море. Затем ему в голову пришла восхитительная идея. Никто не смотрел на него - все кудахтали по поводу корабля так, словно им действительно нравилась эта ужасная посудина. Почему бы ему просто не ускользнуть прочь? Он прогуляется вглубь острова, найдет наверху в горах прохладное местечко, продуваемое ветерком, хорошенько выспится и присоединится к остальным только после того, как закончится дневная работа. Он чувствовал, что ему это будет полезно. Но он постарается не потерять из виду залив и корабль, чтобы не заблудиться. Ему бы не хотелось остаться в одиночестве в этих краях.

Юстас тут же принялся осуществлять свой план. Он тихо поднялся со своего места и направился под деревья, стараясь идти медленно, с бесцельным видом, так, что если бы кто-нибудь увидел его, то подумал бы, что он всего лишь разминает ноги. Он очень удивился тому, как быстро затих после него шум разговора, и каким тихим и теплым оказался темнозеленый лес. Вскоре он понял, что может идти более быстро и уверенно.

Так он вскоре вышел из леса и увидел перед собой крутой склон горы. Трава была сухой и скользкой, но по ней вполне можно было передвигаться, хотя бы на четвереньках, и, хотя Юстас пыхтел и поминутно вытирал пот со лба, он все же упорно тащился вперед. Это, кстати, показывало, что перемены в жизни принесли ему некоторую пользу, хотя сам он об этом и не подозревал: прежний Юстас, Юстас Гарольда и Альберты, прекратил бы подъем через десять минут.

Медленно, с несколькими передышками, добрался он до гребня. он думал, что оттуда сможет заглянуть вглубь острова, но облака спустились ниже и были теперь ближе к нему, а навстречу поднималась густая пелена тумана. Он сел и оглянулся. Он был теперь так высоко, что залив под ним казался совсем крошечным; море было видно на мили вокруг. Затем на него нахлынул горный туман, густой, но не холодный; он прилег и стал вертеться с боку на бок, стараясь найти наиболее удобное положение, чтобы насладиться отдыхом.

Однако наслаждался он недолго. Чуть ли не впервые в жизни он почувствовал себя одиноко. Это чувство росло постепенно. Но затем он начал беспокоиться о том, сколько времени прошло. Ниоткуда не доносилось ни единого звука. Внезапно ему пришло в голову, что он мог пролежать так многие часы. Вдруг остальные уже уплыли! Вдруг они специально дали ему уйти, просто, чтобы бросить его здесь! Он в панике вскочил и начал быстро спускаться.

Вначале Юстас слишком заторопился, поскользнулся на влажной траве и проехал вниз несколько футов. Затем он решил, что это завело его слишком далеко влево, А когда он поднимался, то видел пропасти в той стороне. Тогда он снова полез наверх, насколько он мог судить, приблизительно в то место, где был вначале, и снова начал спуск, держась правой стороны. После этого, казалось дела пошли лучше. Он продвигался очень осторожно, так как видел не дальше ярда впереди себя, а вокруг него по-прежнему стояла полная тишина. Исключительно неприятное ощущение, когда приходится передвигаться с осторожностью, а голос вокруг тебя постоянно твердит: "Поторапливайся, поторапливайся". С каждой минутой ужасная мысль о том, что его бросили, становилась все назойливее. Если бы он хоть немного понимал Кэспиэна и Пэвенси, он бы конечно догадался, что нет ни малейшей вероятности того, что они способны так поступить. Но он убедил себя, что все они - сущие дьяволы в человеческом облике.

- Наконец-то! - воскликнул Юстас, соскользнув вниз по горке рассыпающихся камней, так называемому оползню, и обнаружив, что стоит на ровной почве. - Ну, и где же теперь эти деревья? Впереди действительно что-то темнеет. Ага, кажется туман рассеивается.